Автор: Нанатян.
Фандом: Гарри Поттер
Дисклаймер: Мамочке Джо всё и всех... оставшиеся крохи мне.
Рейтинг: R
Пейринг: FlintWood
Жанр: драма, ангст, романс, частичный POV.
Размер: пока под вопросом.
Статус: в процессе.
Предупреждение: 1. Моя такого ещё не писать. Так что тапочки кидать помягче. Размер 39.
2. А ещё тут поразительная путаница со временем, но не ради правильной хронологии писалось, так что прошу простить мне и это. Парни оказались важнее вместе с их чувствами.
3. ООС великий и всемогущий.
Описание: Что остаётся человеку, попавшему в плен? Воспоминания.
А что остаётся человеку, свободному но одинокому? Тоже воспоминания?
И что будут делать они, когда одних воспоминаний окажется недостаточно?
Посвящение: .Rainbow. и С. Версус. За то, что вам они в моём исполнении нравятся. =)
OST: будет пополняться.
1.
I.***
Сыро и темно. Атмосфера подходит для какого-нибудь дешёвого фильма ужасов. Правда, я никогда не видел такого, но слышал от Грейнджер. Она у нас знаток маглов. Судя по всему, ей такие фильмы не нравились… думаю, что моё нынешнее место обиталища гриффиндорка бы тоже не оценила. Чёртовы эстеты они там, тьфу…
Я сплёвываю сгусток крови на пол. На самом деле мне нравится, что они такие, это я по привычке скорее… Надо же как-то проводить время, пока тебя не пытают.
На улице ночь – судя по стрекоту сверчков в траве. Единственное окно в моей камере замуровано напрочь, но какая-то щель осталась, пропускающая какофонию звуков, иногда лёгкое дуновение ветра. Наверное, только потому я всё ещё чувствую себя живым. Забавно. Хотя, конечно, на самом деле, ничерта забавного в этом нет.
Я слышу звук шагов по каменной лестнице и думаю о том, что ещё несколько часов боли – не так уж страшно. В конце концов, самое страшное теперь – только смерть.
Откидываюсь на стену, слушая, как гремят ключи тюремщика, когда он открывает камеру. И вспоминаю совершенно нелепую первую встречу с тобой.
«- Эй ты, дохляк… В сторонку отойди. Ну, точно будущий гриффер, взгляд полон жажды справедливого возмездия!
- Судя по тебе, страшилище, сам Слазар на коленях будет ползать, и умолять поступить на его факультет. Я слышал, чем страшнее, тем лучше…»
- Судя по тебе, страшилище, сам Слазар на коленях будет ползать, и умолять поступить на его факультет. Я слышал, чем страшнее, тем лучше…»
I.
У Оливера Вуда была неправдоподобно тоненькая фигура, огромные светло-карие глаза в обрамлении пушистых ресниц, потрясающе растрёпанные пряди солнечно-русых волос и звонкий голос. В общем-то, он всегда был полной противоположностью Маркуса, и это бесило.
- Оливер, как солнечный лучик, - с придыханием говорила Афина – однокурсница Флинта, которая влюбилась в это гриффиндорское недоразумение с первого взгляда.
- А ты, как слон в посудной лавке, - припечатывала тут же, смотря на Марка строгим взглядом, будто он был в этом виноват.
Флинт задавался справедливым вопросом, почему он так близко дружил с девчонкой, которая открыто восхищалась мальчишкой с другого факультета… и ладно бы это был Когтевран или Пуффендуй. Так нет же, Гриффиндор, пожри их мандрагора!
Ответ не находился. А Маркус, не привыкший решать такие сложные задачи, просто мысленно махнул на это рукой. В конце концов, женщин не разберёшь. Пусть делает, что хочет.
У Вуда, кроме восхитительной внешности, от которой млела половина женского населения школы, был ещё потрясающий талант выводить из себя его, Марка. Талант, который юный гриффиндорец совершенствовал день ото дня. Начиная с самой первой встречи в Хогвартс-экспрессе.
- Дохляк, подвинь свою тощую задницу, сделай одолжение, - хмуро бросает Маркус.
Оливер оборачивается через плечо, словно на самом деле делает одолжение, только вовсе не то, о котором его просят. Смотрит насмешливо и ехидно.
- Что, шкафчик, боишься не вписаться? – плавным движением разворачивается уже полностью и ухмыляется, гадёныш.
Красно-золотые поддерживают его смешками и едкими комментариями. А Маркус чувствует, как сжимаются от злости пальцы.
- Боюсь раздавить, а то больно ты уж мелковат. За такое насекомое даже баллов лишаться жаль, - выплёвывает грубо и толкает в плечо, проходя в класс.
- Страшилище! – звучит ему в спину. – Горный тролль!
Марк никогда не признавался ни кому-то, ни самому себе, как горько было слышать это от него, от тонкого, юркого и красивого Вуда.
История магии проходит спокойно. Только изредка Маркус позволяет себе бросить взгляд на Оливера, сидящего чуть впереди. Тому, вроде бы, совершенно всё равно на случившуюся недавно стычку. Он что-то упоённо чертит на пергаменте, и дела до окружающего мира ему нет.
Только потом, совершенно случайно, Маркус узнал, что Вуд разрабатывал игровые стратегии.
Афина была чем-то вроде носителя Вуда в слизеринские массы. Самое странное, что ни одна душа не крутила пальцем у виска и не говорила девчонке о том, что она тронутая. Как можно любить гриффиндорца?! Они же все тупые! Тупые…
Первый курс выдался безумным. Даже слишком. Маркус никак не ожидал, что у него вдруг появится столько недоброжелателей. Да, он не был душой компании, не был приятным собеседником, сволочью тоже не был. Просто немногословный и угрюмый… ну а что, если бы вы выросли с таким отцом, как у него, радости вам это тоже не прибавило бы. Одним словом, уезжая в школу, одиннадцатилетний Маркус Флинт надеялся, что хотя бы там всё сложится более или менее… но, оказывается, если ты замкнутый, да к тому же не наделён небесной красотой, сложно тебе будет везде. Ну, или почти…
Свои – слизеринцы – воспринимали Маркуса именно таким, каким он был.
Резкий на слова, порой и на действия, он вызывал у них уважение. Наверное, именно тогда пришло осознание – свои есть свои. Они не подведут и не предадут. И стало как-то проще жить.
Но была Афина. И эта девчонка ломала всю простоту и спокойствие вокруг выстроенного мирка Маркуса.
- Оливер теперь играет за Гриффиндор! – сообщила она радостно, плюхаясь на диван рядом с другом.
- Ты ходячий фан-клуб, - насмешливо заметил Нотт, отрываясь от домашней работы. – И не надоело тебе за этим хлюпиком таскаться?
- Хлюпиком?! – в гневе Афина была похожа на Медузу, ту самую, что Горгона. – Да много вы знаете о нём! Дальше своего носа и гордыни ничерта не видите! Лив – сильный. А как он летает… это же просто искусство самое настоящее…
«Лив – сильный» - отпечаталось в мозгу прочно. Забетонировалось. И это срочно захотелось проверить. На прочность, на несгибаемость. На то, как сильно может этот парень разозлиться.
- Что, Вудди, мои лавры загонщика не дают покоя?
- Лавры? Не льсти себе, мистер Лошадиные Зубы, - насмешливо дёргает плечом тот. – В отличие от тебя я не думаю о том, кому бы какую гадость сделать и сколько человек после игры из-за меня в медпункт доставят.
- Сволочь, - шипит Маркус и бьёт наотмашь. За это обидное про зубы. За это нахальство и самоуверенность звезды Гриффиндора.
Вуд – сильный. Вуд – ловкий. Это распаляет ещё сильнее и Маркус уже почти не может себя контролировать. Тяжёлый кулак всё же достигает своей цели, и Оливер отлетает к стене, прикладываясь ещё и затылком. Сползает, тихо болезненно выдыхая, и поднимает мутный от боли взгляд на Маркуса. И это почему-то вводит в полнейший ступор. Кажется вдруг, что на самом деле не было желания сделать ему больно, просто ведь…сам нарвался. Сам.
Маркус уходит, оставляя Вуда одного в том проклятом коридоре. И всё спрашивает себя, зачем надо было называть этого идиота в первую же встречу дохляком? Вдруг всё было бы иначе…
- Это твоих рук дело, Флинт?! Да что я спрашиваю, и так ясно, что твоих! Что ж ты такой дебил-то?! – Афина фурией носится по гостиной Слизерина и фигачит об пол старинные вазы, которые для такого совсем не предназначены.
Тео с флегматичным выражением лица только и успевает произносить «Репаро!». Малфой смотрит на бушующую девчонку круглыми голубыми глазищами, словно это на него льётся весь гнев слизеринки.
- Сядь уже, - сухо бросает Марк. – И сама ты дура.
Афина вскидывается, смотрит зло, но потом плечи опускает и послушно садиться напротив.
- Зачем ты его избил?
- Вообще-то мы избили друг друга обоюдно.
- Что, правда?!
Маркус неохотно демонстрирует синяк, красиво расцветающий на рёбрах. Афина рассматривает его удивлённо.
- Ох ты ж… вот он тебя уделал!
- Зато у него на роже синяк, - мстительно ухмыляется Флинт.
- Ему так он идёт! – девчонка мечтательно закатывает глаза.
А Маркус скрипит зубами, потому что ему хочется снова врезать Вуду. И ещё понять, как работают мозги его подруги, потому что лично он нихрена не понимает в её логике!
II.***
- Круцио!
Если бы я мог кричать, я бы уже сорвал себе голос. Беда в том, что боль настолько сильная, что ты даже дышать можешь с трудом.
Перед глазами плывут красные пятна… или это кровь? Не знаю, мне не до таких мелочей.
Меня выгибает, выворачивает наизнанку, и я захлёбываюсь, царапаю стол, трясусь, как припадочный… Мне даже уже не больно. Это какое-то новое состояние, для которого название ещё не придумали. Боль приходит потом, а пока…
- Круцио!
Нелепая встреча снова встаёт перед глазами, и я бы улыбнулся, но, увы, я не в том состоянии сейчас. Неуместность моих воспоминаний просто поражает. Наверное, если бы я поделился с тобой этим, ты назвал бы меня слизеринским кретином и, возможно, улыбнулся. Ты бы улыбнулся, Лив?
Меня переворачивает в воздухе. Я зависаю вверх тормашками и чувствую, как кровь стекает по вискам, запутываясь тягучими каплями в волосах. Зачем моим мучителям это? Ах да, я забыл, что являюсь для них чем-то вроде развлечения… Мстительные твари, которые наслаждаются мучением других. Мучением вчерашних товарищей. Да нет, мне не жалко, ради Мерлина… Я же привык, помните?
- Нравится, Флинт? Лживая скользкая дрянь. Мы ещё найдём твою гриффиндорскую шлюху и с ним позабавимся.
Дёргаюсь. Всем телом, всем существом. Выгибаюсь и протестующее мычу. Эти слова отрезвляют, и вся мощь Боли проходит по телу, иссушая и превращая меня в изломанное ничто. Я кричу. О да, я наконец-то кричу до осипшего горла, до истерики без слёз. Только не его… не его. Он даже не знает. Ничего не знает.
Мне страшно. Не за себя, к чёрту меня… я давно уже сгнил в этих подземельях. За тебя, Лив. Солнечный лучик. Дохляк и заноза. За тебя, чёртов гриффин… Мерлин, спаси его! Я, чёрт, никогда не верил ни во что…ни в кого, кроме себя самого. Но так вышло, что сейчас я не способен, бессилен…и если есть какие-то высшие силы, о которых говорила Афина, то пусть они защитят… пустьпустьпусть…
«- Ты на метле, как на шесте смотришься, Вуд… Не думаешь сменить занятие?
- Боишься, что у тебя посередине матча на меня внезапно встанет, а Флинт?»
- Боишься, что у тебя посередине матча на меня внезапно встанет, а Флинт?»
II.
Они капитанами становятся, чуть ли не одновременно. И Вуд такой гордый и счастливый, что можно ослепнуть, глядя на него. Маркус не понимает, за каким хреном он вообще пялится на это шумное и растрёпанное недоразумение, которое сейчас близнецы рыжие по двору на руках носят. Как королеву какую…
Глухое раздражение копится внутри и ищет выход наружу. Злое и неоправданное, но ему всё равно. Встаёт с лавки, игнорируя предупреждающее «Марк!» и тонкую ладонь Афины на плече.
- Эй, щуплик…
Грёбанная привычка. Вуд уже не первокурсник. И хотя до широких плеч Маркуса и его роста ему далековато, но всё равно фигура у него – дай Бог.
- Аполлон, - с придыханием шептали девчонки.
Флинт зло сжимал челюсти. Ему хотелось сделать что-нибудь, чтобы от этой головной боли с солнечными волосами не осталось ничего. Совсем. Тем более для капитана он всё равно был худющий и хлипкий какой-то…
- Чего тебе, тролль? – Оливер соскальзывает с рук рыжих братьев, смотрящих на компанию подошедших слизеринцев с подозрением и явной неприязнью.
- Ты язык-то попридержи. Врежу – не соберут ведь, - вроде как даёт дружеский совет Маркус.
- Ты сначала врежь, - Вуд ухмыляется прямо ему в лицо. – Что, коллега, боишься продуть мне в первом же матче?
- Скорее, боюсь, что для тебя он будет последним же, - осклабился Марк.
Светло-карие глаза потемнели даже. Оливер сделал шаг вперёд – порывистый, быстрый, так что Флинт даже сообразить не успел, как чужая ладонь вдруг легла ему на затылок и с силой сжала волосы, притягивая. Нос к носу.
- Ты мне ничего не сделаешь, - говорит Оливер тихо, так что слышит только Маркус. Почти в самые губы выдыхает
- Я не боюсь тебя. И не смей мне угрожать. Слышишь, Марк? Не смей.
Это длится пару мгновений, а Флинту кажется, что они так стоят часы. Часы, пропитанные тёплым дыханием и запахом Оливера, от которого по спине бегут мурашки и в животе что-то сладко ноет. И хочется вдруг застонать тихо и выдохнуть: «Да, да… слышу, Вуд… Лив, только не отстраняйся!», но он прикусывает язык до боли и делает шаг назад, когда чужая рука перестаёт его удерживать. Смотрит в насмешливые светлые глаза и с нарастающей паникой думает, что злиться больше не может на него. Совсем.
После первой же игры, в которую они выходят на поле капитанами, Вуд попадает в медпункт. Из-за Маркуса.
- Я уже привыкла к тому, что ты безжалостный и жестокий ублюдок, - ровно говорит Афина.
- Спасибо, подруга, я польщён, - в тон ей отвечает Маркус.
- Оба заткнулись – тянет с больничной койки Оливер, только что пришедший в себя.
- Олли! – девушка оказывается рядом с ним в мгновение ока.
Марк обдумывает ситуацию и решительно не понимает, что делает тут. Ему же совершенно точно плевать на состояние этого кретиноида.
- Что это страшилище тут забыло? – озвучивает мысли Маркуса Вуд и хочется снова его размазать ровным слоем по палате.
- Рот закрой, Вудди. Иначе зубов не досчитаешься, - огрызается и старается не морщиться от того, что ему всё это уже поперёк горла.
Афина щебечет что-то, услужливо поправляет подушку под светловолосой головой, и Флинт отчаянно не смотрит туда, в их сторону. Старается. Но не выходит, потому краем зрения ловит взгляд Оливера. Не такой, как обычно, а… грустный что ли. Но ему не хочется в это вдумываться и анализировать происходящее. Не хочется, потому он только раздражённо шипит что-то о глупых девчонках и резко разворачивается, выходя из медпункта.
Чёртов гриффин. Безмозглый идиот, который постоянно лезет на рожон. Не отсутствуй у него инстинкт самосохранения как данность, Маркус, может, и не трогал бы его, но ведь сам нарывается! Оскорбляет почём зря, провоцируя задевать в ответ. Конечно, сам Флинт не лучше… поначалу можно было бы просто отмалчиваться и делать вид, что этот тощий воробей гриффиндорский его не волнует. Да только пацаном был глупым до чёрта… Как же не врезать в ответ на обиду?! Как же не дать сдачи, не заступиться за самого себя? Если не он, то кто ещё это сделает? Дети. Оба глупые, что сил нет. А как теперь прекратить и повернуть всё так, чтобы Вуд каждый раз в госпитале не валялся, Марк не знает. И не нравится ему эта мягкость, с которой он думает об Оливере, таком тёплом, сонном, немного болезненном… по его, Маркуса, вине. Но таком всё равно светлом. Его свет не затмевают даже больные и задевающие слова, которые он с таким удовольствием бросает в лицо своему сопернику.
- Гиппогриф тебя затопчи, Вуд… что ты делаешь со мной? – устало прислоняется спиной к стене и закрывает глаза.
Беда в том, что он догадывается ЧТО… только вот даже думать об этом – тошно.
На поле тихо и спокойно. Игра будет только через несколько дней, пока трибуны пустуют и холодный ветер треплет флаги факультетов. Те цветными языками облизывают дневную серость и кажутся какими-то особенно яркими сегодня.
Вуд лежит посередине поля и смотрит в небо. Низкое и мрачное, хмурое и похожее на Снейпа в настроении чуть выше паршивого. Странное сравнение. Маркус замирает неподалёку и смотрит на Вуда. А Вуд всё так же сморит на небо. И что он нашёл там? Дыру же протрёт.
Над ними клубится серая масса, закрывающая солнце уже с неделю. И даже не особый любитель прогулок вроде Флинта уже скучает по золотистому мёду осенних дней. Впрочем, ещё больше он скучает по прядям светлых волос Вуда, но…
- Это несправедливо, ты в курсе?
Маркус только не подпрыгивает от неожиданности. Сводит непонимающе брови и смотрит на повернувшего к нему голову Оливера.
- Я же говорил, что ты мне ничего не сделаешь, но провалялся под надзором Помфри три чёртовых дня. Флинт, ты сволочь.
В его голосе ни злости, ни обиды. Он просто констатирует факты и Марк вдруг кивает головой:
- Сволочь. А ты психованный гриффер, который вечно мечтает получить от меня по морде.
Вуд заливисто смеётся. Выгибается на траве гибким котом, хватает губами воздух и хохочет до того заразительно, что у Марка сначала дыхание перехватывает от одного только взгляда на него, а потом губы сами собой в улыбке растягиваются.
Он не подходит, садится на траву прямо там, где стоял. Шагах в двадцати от Вуда и тоже смотрит в небо поверх пустых трибун.
- Марк?
- Чего?
- Ничего. Просто… Марк…
Их взгляды встречаются, и Вуд приподнимается на локтях. Он хочет что-то сказать. Может быть, даже предложить сесть поближе. Или… Маркус не уверен, потому что разбираться в психологии людей, читать по взглядам и вытворять всякие такие фокусы его не учили. Впрочем, сейчас он готов принять всё, что только не попросит или не сделает Оливер. Но…
- Молодые люди, мне крайне приятно видеть, что вы не пытаетесь переубивать друг друга. Отрадно думать, что начали думать головой, а не кулаками, но я попрошу вас вернуться в школу. Скоро начнётся дождь. У вас на носу игры. Не думаю, что болеющие капитаны – то, что нужно командам.
Мадам Хуч подходит ближе, смотрит строго и не потерпит сейчас никаких возражений. Маркусу очень хочется наслать на неё какое-нибудь проклятие, но он только встаёт и молча уходит, не замечая, каким тоскливым взглядом провожает его спину Вуд.
III.***
Дышать уже не так сложно. Я приоткрываю глаза и долго рассматриваю потолок над собой. Наверное, когда-то он был белым. А теперь покрыт плесенью и с него срываются крупные холодные капли. В голове гулко отдаётся это «кап-кап-капкапкап…». На полу холодно. И успокаивающе… все тело горит и ломит, словно у меня жар под все сорок. Для полного комплекта не хватает насморка и болящего горла, а ещё тёплой кровати и травяного настоя… Ладно уж, будем довольствоваться тем, что есть. Холодный каменный пол, говорите? Без проблем… оно даже приятнее сейчас, чем кровать.
Я сам себе сейчас представляюсь бесформенным куском мяса, лежащем посередине этой затхлой и осточертевшей мне камеры. Увы, мне не предоставили выбора. Вселили насильно и даже не поинтересовались, всё ли меня устраивает. Очень некультурные ребята, эти Пожиратели…
За замурованным окошком – раннее утро. Я научился улавливать по движению воздуха. Слабого и, наверное, почти незаметного. Но я тут только и делаю, что отдыхаю лёжа на полу, так что невольно даже такие мелочи станут заметны.
Вспоминаю брошенные кем-то слова о том, что они найдут тебя. И думаю, что нихрена они не найдут, потому что я им в этом не помощник – сам не знаю, где ты. А ты, как самый примерный и хороший мальчик, не высовывался всё то время, что я шпионил за Орденом. Хоть тут не вылезал, глупый гриффер… Хотя порой мне так хотелось просто увидеть тебя, ну хоть мельком. Ты молодец, что не позволил мне, знаешь? Лучше уж сдохнуть от тоски, чем от разрыва сердца, если вдруг тебя поймают. Никто… Ол, невозможный мой, никто не должен знать, где ты. Даже я. Тем более я. Впрочем… ты бы мне и не позволил, да? Оно верно… не должно доверять какому-то мерзкому уроду да ещё и Пожирателю.
- Лив, - я не говорю, просто шевелю губами.
Голос-то пропал. Я его весь выкричал, выплевал вместе с кровью, страхом и болью. Зато теперь не страшно. Ваши они не наши. Они своих не подставляют. Это я, дурак, изначально не туда… А ведь мне бы нашлось там место. Как думаешь, а, Лив?
Наверное, если бы я спросил тебя, ты бы сказал: «У нас всем место найдётся, Марк». Да, так бы и сказал. Ты же гриффиндорец. Отважный и справедливый.
Прости, Олли, что я такой мудак…
«- Ты только попадись мне… я с тебя три шкуры спущу!
- Не думал, что ты настолько неровно ко мне дышишь, ка-пи-тан».
- Не думал, что ты настолько неровно ко мне дышишь, ка-пи-тан».
III.
Маркус с замиранием сердца понимал, что конец прекрасным школьным дням, не омрачённым ничем, кроме вечного кошмара на «Нимбусе» подходят к концу.
Пока они с Оливером упоённо воевали между собой, мир менялся до неузнаваемости. И это пугало всех… или почти всех.
- Когда Тёмный Лорд снова станет сильным, я буду служить ему.
- Малфой, тебя давно не били? – Пьюси выгибает бровь, лениво покачиваясь на стуле.
- Да как ты…, - задыхается от негодования белобрысый, за что тут же получает оплеуху от Флинта, проходящего мимо.
- Не болтай о таком, где попало, придурок, - бросает Маркус ровно. – В Слизерине далеко не все – дети приспешников Реддла.
- Зато ты – такой! – голубые глаза вспыхивают азартно. – Ты же примешь верную сторону, а, Марк?
- Приму, - рассеянно кивает тот.
Принять-то примет, только знать бы, какая сторона – верная.
Отец пишет письма два раза в неделю. Он хочет, чтобы Маркус шёл за ним. Идти за отцом, значило – идти за Тёмным Лордом, которому служить отчего-то совсем не хотелось. Но выбора не было. А если и был, то…
-Грейнджер, эй…
Гермиона словно врезается в невидимую стену, видя Маркуса. Вся подбирается, напрягается, сжимая волшебную палочку, словно готова уже или нападать или отражать атаки.
Флинт устало вздыхает. Ругаться с юной гениальной волшебницей у него нет ни желания ни времени.
- Да расслабься ты, не съем я тебя. Иди сюда. Ну.
- Флинт, ты точно со мной разговариваешь? – настороженно уточняет девушка.
- Да ужаль тебя мантикора в одно место, конечно с тобой! – раздражённо дёргает плечом капитан слизеринской команды.
- Не выражайся! – строго прикрикнула на него девушка с картины на стене.
Парень даже голову в плечи втянул, не ожидая такой женской солидарности, потом фыркнул и покачал головой.
- Беда с вами одна, дамы. Идёшь или нет? – вопросительный взгляд на Гермиону и та всё же следует за Флинтом.
В воздухе расплескалось недоверие и смятение. Оно было таким осязаемым, что Маркус невольно поёжился от этого неуютного и давящего чувства.
- Чего ты хотел, Флинт? – спрашивает Гермиона.
Она не боится. На этом долбанном факультете есть хоть кто-то, кто хотя бы опасается его?! Или Вуд всех заразил безбоязненностью и этим нахальным взглядом прямо в глаза?!
Они в коридоре одни. Впереди длинная галерея окон, через которые тянет свои лучи солнце, позади Маркуса – тупик.
- Ты же в Ордене? – напрямик спрашивает он.
Девушка удивлённо хлопает ресницами.
- В Ордене, да?
- Флинт, что…
- Ты просто скажи. Скажи, туда к вам как попасть можно?
- Зачем? – она сбита с толку и совсем запуталась.
- Чтобы привести Пожирателей и оргию там устроить, - фыркает Марк. – Чтобы быть с вами, конечно.
- С нами? – тупо переспрашивает Грейнджер.
Флинт весело думает, что подопечных Годрика точно кто-то обделил мозгами.
- С вами.
- Зачем?
- Мерлина ради, Гермиона! – восклицает капитан. – Воевать я хочу, понимаешь? Воевать. На правильной стороне.
- Тогда… Дамблдор…
- Нет. Если это произойдёт, то так, чтобы никто никогда не узнал…
- Что это за двойной шпионаж?
- Я даже к тройному готов.
Карие глаза собеседницы вдруг перестают смотреть подозрительно. Девушка садится на подоконник и расслабляется. Ну точно… даже не думает бояться.
- Что тебя удерживает от открытого перехода на нашу сторону, Маркус?
- Отец.
- Он что, такой страшный человек?
Ему хочется огрызнуться, что это не её дело, что грязнокровок это не касается. Ему хочется, но не по-настоящему. Вдруг понимает, что если уж взялся просить о помощи эту гриффиндорскую заучку, то надо говорить всё, как есть… или почти всё.
- За мать боюсь.
Гермиона только понятливо вдыхает что-то вроде «О-о-оу» и больше не спрашивает. Ни о чём. Флинт думает, что благодарен ей за это. И ещё ему кажется, что Афина и Гермиона чем-то похожи. Только он не совсем может объяснить это своё чувство.
Он не знает, правильную ли выбрал сторону, но ему приходит в голову, что это вообще-то не так уж важно, когда он разглядывает смеющегося Вуда. А потом перехватывает взгляд Грейнджер и та смотрит так… будто говорит: «Ну понятно теперь, о ком ты на самом деле переживаешь!». И Марк угрожающе сводит брови: «Только проболтайся и я тебя…». «Эй, Марк, я – могила…» тепло улыбается уголками губ и в ту же секунду отворачивается. Пышная грива длинных волнистых волос похожа на облачко и Маркусу кажется, что быть заодно с людьми не так сложно. И совсем не плохо.
Отец пишет, что завтра нужно возвращаться домой. Плевать он хотел и на экзамены и на прочие проблемы Марка. Впрочем, у Мака нет проблем… никаких, кроме чёртового Тёмного Лорда, которому приспичило вернуться в такой неподходящий момент. Кто ему составляет расписание – руки повыдирать.
Флинт зло хлопает дверью раздевалки и замирает, как вкопанный. Напротив него – Вуд. Обнажённый, только из душа. Восхитительный такой, что у Флинта заканчивается кислород, и он просто хочет вот так вечно смотреть на удивлённого и совсем не ехидного Оливера. Они вместе учатся столько лет. Они так долго грызутся. И столько раз прикасались друг к другу, хоть и грубо и жестко… Столько раз, но ещё никогда желание просто взъерошить влажные пряди его волос не было таки непереносимым.
- Ты что тут забыл? – спрашивает Вуд.
- Тебя, - честно отвечает Маркус.
Вуд всегда был тоньше него. Ниже почти на голову, но нахальнее настолько, что не лезло ни в какие ворота. Вуд был фейерверком, он взрывался, как бочка с порохом, он пёр на хмурого Маркуса, как бронепоезд магловский. Он наскакивал, дразнил, кричал, бил… Он был настолько живым, что вот теперь Марк почувствовал себя бездушным и бесполезным. И опускались руки.
- В этой войне… береги себя, Вудди, хорошо? – неожиданно для себя выдаёт он.
Не отошедший от первого признания, Оливер пошатнулся и сделал робкий шаг к замершему в дверях Маркусу.
- Флинт.
- Ты просто береги, остальное не важно.
- К чему ты это?
- Да и извини, если что…
Паника в светло-карих глазах вскипает, поднимается огромной волной, грозящей накрыть их обоих. Но Маркус не позволит себе попасть под этот шквал эмоций Оливера. Он всё же делает шаг назад, упираясь спиной в дверь.
- Стой.
- Ты классный капитан… идиота кусок, но классный, - срываются с губы тяжёлые слова. Даже горло больно, так трудно их выталкивать.
- И метла тебе идёт… То есть… ты просто красиво летаешь.
- Марк…
Дослушивать он, конечно, не собирался.
Дверь хлопнула с такой силой, что чуть не слетела с петель.
А Маркус широким и уверенным шагом шёл прочь от квиддичного поля. Он знал, что Вуд не побежит за ним. И знал, что здесь он снова окажется уже не скоро. Если вообще окажется когда-нибудь.
Как не прискорбно, но он был прав.
Война вступала в свои права. Невидимая, и страшная, куда как страшнее, чем вечное соперничество двух глупых пацанов. Необъятная и уже кажущаяся бесконечной…
Маркус отчаянно хотел верить, что когда-нибудь он сможет обнять эти тёплые плечи и сказать Оливеру то, на что у него не хватает смелости сейчас. Даже пусть оно будет тому без надобности. Главное… будь в порядке.
Уже по-зимнему холодный ветер донёс до него далёкое, но такое важное:
- Ты тоже береги себя, Марк!
IV.***
Сознание возвращается медленно и не до конца.
Я словно продолжаю быть подвешенным в том зале, полном Пожирателей и принимать на себя «Круцио! Круцио! Круцио!»… слышал, что родителей того нелепого парня, кажется, Долгопупс его фамилия, Беллатрикс запытала Круциатусом до сдвига по фазе. Интересно, когда я тронусь умом? Или мне ещё рано?
Глаза открыть не получается. Пошевелиться – тоже. Я просто лежу кулем и вслушиваюсь в тишину подземелья, будто в ней есть что-то интересное.
Думается, что чуть ли не впервые поступив по совести и так, как подсказывало мне сердце, которого, по всеобщему мнению у меня нет, я получил слишком уж… недостойную награду. Я бы даже ухмыльнулся, только мышцы лица меня совсем не слушаются.
Шаги по лестнице. Снова? О, Мерлин, какие вы ненасытные до чужих криков.
Впрочем, кто знает, сколько я здесь провалялся с последней пытки. Прошло пять минут, а, может быть, пара дней или недель? Я уже давно потерял счёт времени.
- Бомбарда! – знакомый звонкий и полный решимости голос, на который я реагирую, слово светлячок на пламя. Дёргаюсь всем телом и тут же с глухим стоном прекращаю всякие попытки двигаться. Это слишком…
Дверь в камеру сносит с петель. Я чувствую оседающее облако пыли.
- Кто тут у нас? – ещё один знакомый голос, которому я совсем не рад. – Чёрт возьми, это ж Флинт… Эка его разукрасили. Поделом, поганцу.
Каким-то шестым чувством я улавливаю опасность, но ничего не могу сделать. Увернуться от приближающейся к моим рёбрам ноги не выйдет. С каким-то глухим отчаянием я уже готовлюсь к новому приступу боли.
- Рон! А ну перестань!
- Гермиона, это же Флинт… отвратительный мерзкий тролль!
- Ещё одно слово и отвратительным мерзким троллем станешь ты! Причём совсем не фигурально!
Она оказывается рядом. Я с благодарностью принимаю каждое касание к себе, потому что они впервые за долгое время не приносят боли. Гермиона это словно чувствует. Гладит мой лоб и вздыхает:
- Кто знает, где бы были мы, если бы не Маркус.
- С каких пор…
- Ребята, чего застряли тут?
Третий голос взрывается в голове фейерверками недоверия, радости и такого бесконечного облегчения, что я готов рыдать, как последний идиот. Вуд? Вуд, это, правда, ты?
- Мы тут Флинта нашли, Ол. Вернее, то, что от него осталось, - в голосе Уизли затаённая мстительная радость.
Воцаряется абсолютная тишина. И от этой тишины мне становится впервые в жизни почти неконтролируемо страшно. Ну же, дохляк, скажи что-нибудь… Ты же ещё тут? Ты не развернулся и не ушёл, правда?
Шаги. Тихие, но уверенные.
Я дёргаюсь снова, будто меня какая-то сила толкает к тебе навстречу, но боль скручивает каждый сантиметр тела и я только и могу, что рвано задышать, приоткрыв губы. Даже застонать нет сил. Ну и вымотали же они меня, гады… Гермиона охает над ухом, тут же принимаясь проверять меня на степень живости.
- Да он ещё и живой… Эй, Флинт, ты нас слышишь? Хоть похрипи, если да…
- Рон, помолчи, пожалуйста.
Я готов умереть прямо сейчас лишь от того, что ты сам берёшь мою руку и нащупываешь слабый, но, несомненно, пока существующий пульс.
- Кретинище слизеринское, - шипишь зло. – Только попробуй коньки отбросить. Я найду тебя в самом Пекле и притащу обратно. Ясно?! Приходи в себя, иначе…
Я хрипло смеюсь и это скорее похоже на воронье карканье. Но мне всё равно. Я всё понял, Вуд… тебе не придётся тащить свою тощую… потрясающую задницу в Ад ради меня. Я приду в себя… но чуть позже.
Мне не интересно, как эти трое тут очутились. Совсем не важно, что вообще там произошло. Я просто позволил себе отключиться, потому что истерзанному организму срочно требовался отдых.
IV.
Это похоже на то, как просыпаться от страшного сна. Так хорошо, что даже не верится, что ещё совсем недавно было настолько отчаянно и безысходно.
Маркус открывает глаза и первые минут пять просто рассматривает белый потолок с замысловатым золотистым рисунком. Тонкое его кружево бежит от самой середины и расцветает причудливыми бутонами ближе к стенам. Смотрится очень необычно и красиво, но Флинт по привычке думает, что серебром было бы лучше.
Только потом он чувствует, что его руку что-то сжимает. Цепко, но аккуратно. Чуть повернуть голову и не почувствовать боли – высшее наслаждение. Ещё большим наслаждением оказалось увидеть бывшего гриффиндорского капитана, сидящего у кровати на низком стульчике. Видимо, он слишком долго ждал, пока Маркус очнётся, так и заснул, щекой на мягком одеяле и держа Флинта за руку. Надо же…
Маркус рассматривает усталое и осунувшееся лицо. Лицо настолько родное и важное, что снова становится больно, когда он делает вдох. Разница лишь в том, что боль эта приятная. Совсем не похожая на то, что было там, в его тюрьме.
Вуд очень… позврослел? Марк даже ловит себя на мысли, что ему страшно смотреть в глаза Оливера, когда тот проснётся. Боится увидеть совсем не того гриффиндорца, каким запомнил его тогда, в квиддичной раздевалке в их последнюю встречу. Сколько прошло? Два года? Да, кажется, около того.
Пальцы непроизвольно сжимают чужую тёплую ладонь, и Оливер тут же открывает глаза. Будто ждал. Вскидывает голову и Маркус с облегчением и какой-то непонятно-болезненной радостью ловит тот же огонёк живости в любимом светло-карем взгляде.
- Ну утречко тебе, Вудди, - голос ещё не совсем слушается, но по крайней мере уже похож на его собственный.
- Утречко, Флинтятина, - отвечает тот ему в тон, отпускает руку и старается пригладить непослушно торчащие во все стороны солнечные вихры.
«Солнце пытается укротить свои лучи» думается Флинту и его просто скручивает от невыносимого желания прикоснуться к Оливеру.
- Долго я изображал спящую красавицу? – вместо того, чтобы воплотить желание в реальность, Марк тянется и садится. Трёт ладонями лицо и пропускает через себя волну мурашек от того, как чертовски хорошо быть в тёплой мягкой постели, а не на холодном бетонном полу.
- Неделю.
- Ого… я решил отоспаться на всю оставшуюся, - падает обратно на подушки и чуть не мурчит от удовольствия. Но он всё же бывший слизеринец. Мурчать пристало скорее сидящему рядом, он же один из красно-золотых львят.
- Я думал… Все думали, что ты не выберешься, - как бы между прочем замечает Вуд.
Флинт насмешливо смотрит на него:
- Ты что, правда, думал, что я вот так запросто коньки отброшу? Особенно после твоего обещания спустится за мной к самому Люциферу?
Оливер отводит взгляд в сторону:
- Не знал, что ты в курсе про Люцифера. Это же вроде «магловские сказки».
- Я вообще, Вудди, один большой сюрприз. Ты просто не в курсе.
Повисает тишина. Долгая, немного смущённая со стороны Оливера и чуть насмешливая со стороны Маркуса. Ему нравится видеть бывшего соперника таким.
- Гермиона рассказала, что ты сливал ей сведения о Пожирателях, - нарушает Вуд тишину через несколько минут.
- Ну и?
- Почему тебе просто не перейти на нашу сторону открыто, а Флинт?!
- Не ори, Ол. Всё не так просто, как хотелось бы.
Гриффиндорец проглатывает все возражения лишь от того, что Маркус назвал его по имени. И, кажется, вообще забывает, о чём начал разговор. Смотрит только глазищами своими и хлопает ресницами. Всё такими же пушистыми.
- Как…?
- Чего?
- Как ты назвал меня?
- Не прикидывайся глухим, идиот гриффиндорский, - фыркает Флинт. – Ты прекрасно слышал.
- Я не уверен, что услышал правильно. И вообще, может быть, это была шутка моего подсознания! – вскидывается Оливер.
- Твоё подсознание мечтает, что бы я звал тебя по имени? – выгибает бровь бывший слизеринский капитан.
- Моё подсознание много о чём мечтает, - уклончиво звучит в ответ. – И всё же почему это не так просто?
- Есть одно обстоятельство… Впрочем, что говорить. Меня раскрыли и я уже предатель для них. Не просто так же они на мне непростительные оттачивали.
Оливер вздыхает и качает головой. Он будто понимает, что говорить Маркус об этом на самом деле не хочет.
Поднимается со стула.
- Отдыхай, Флинт. Если захочешь всё же рассказать, я выслушаю. А пока тебе лучше не вставать и набираться сил. Я попрошу эльфов принести тебе обед.
Марк кивает, смотря на то, как гордый и такой отчего-то снова ставший далёким гриффиндорец идёт к двери. Ему хочется окликнуть его и попросить остаться. Ведь, к Слазазару всё, неужели не понятно, что они больше не соперники и не враги?! Оливер держал его за руку… возможно, всю эту трёклятую неделю, пока Марк боролся за жизнь. А Флинт, к слову, боролся ради него, Лива, а не ради себя или того обстоятельства, которое не давало ему открыто перейти на сторону Светлых сил. Обстоятельство понятное каждому живому существу. Он тогда не соврал Гермионе.
Дверь с приглушённым стуком закрывается. Маркус только сейчас понимает, что забыл спросить, где они находятся. Впрочем, чего проще… наверняка какая-нибудь штаб-квартира Ордена. Ясно, что не главная, а так, чтобы отсидеться по-тихому, если надо. Да и разве важно вообще его местоположения сейчас? Скорее больше всего волнует тот факт, что его географическое положение относительно некоего неугомонного парня изменилось и свелось почти к нулю. Это успокаивало. Раньше бы Маркус разозлился сам на себя за такие сантименты. Вот ещё до того рокового дня, когда он впервые попал под пыточное заклинание своих вчерашних соратников. Было необычно вспоминать и думать, что на самом деле они никогда не были для него таковыми… Эти люди в масках. Люди, служащие Лорду. Люди, которых ведёт не какая-то особая вера во что-то, а слепой фанатизм. Печально было думать, что большинство в рядах Пожирателей было такими же свихнувшимися, как Белла. И ещё печальнее становилось, когда Маркус видел в глазах оставшихся слабый отголосок какого-то непонятного и больного доверия этому существу, которое звало себя Тёмным Лордом. Сколько же чаяний было похоронено под простым желанием убивать.
В тот день, когда Маркус стал предателем для них, у него в голове что-то переключилось. Щёлкнуло и встало ровнёхонько, как будто так было всегда. Он посмотрел на всё происходившее с ним ранее, как на дурацкую детскую игру. Слизерин-Гриффиндор – враги? В рамках школы да, но, Салазар всех возьми, те дети, которыми они были, даже представить себе не могли, что значит – быть врагами. Пока Поттер и Малфой выясняли отношения на виду всей школы, всем действительно казалось, что это вражда… но не слишком ли это громкое слово для двух пацанов, у которых просто совершенно разный взгляд на мир и на вещи? Если вдуматься, Флинт и Вуд ненамного отличались от них. Всего лишь разное воспитание, всего-то привыкший к теплу семейного очага и родительской ласке Оливер, смотрящий на мир своими светло-карими, янтарными почти глазами с восхищением и открытостью, которые никогда не были понятны Маркусу. Забытому, одинокому ребёнку, которым он был. И которым перестал быть, когда понемногу начал понимать, что своё одиночество продолжает делать лишь он сам.
Первый шаг от одиночества этого - шаг к Гермионе. Она, конечно, порой раздражала до сведённых челюстей. Но её ума и её таланта Маркус не мог не признать. Хотя, конечно, как слизеринец не смел этого показывать очень долго. Ему думалось, что даже Драко восхищается этой девчонкой, хотя по этому заносчивому засранцу вообще было трудно понять, чего он там себе думает.
Впрочем, итоговое решение семьи Малфой – сохранить нейтралитет в войне – очень многое сказало самому Марку.
Поттер зацепил Драко. Зацепил отказом дружбы в начале первого курса, зацепил тем, что был знаменит ни смотря на то, что одиннадцать лет был неизвестно где, а появился и тут же стал почивать на лаврах, как казалось Малфою, совершенно незаслуженных. Поттер цеплял его всю школу. В основном какими-то мелочами, вызывающими в душе блондина бурю эмоций, которую тот прятал за поистине королевским презрением и холодной насмешкой.
Чёртовы масштабы другие, но снова Марку кажется, что кого-то ему это напоминает. Только с небольшими изменениями. Вуд, слава Мерлину, героем магического мира не был. Иначе не видать Флинту его как ушей своих…
Неизвестно, правда, видать ли сейчас.
Когда после первой пытки его бросили в ту проклятую камеру, Маркус подумал, что если его предательство сослужит Ордену хоть какую-то службу, он будет счастлив отдать за это жизнь. Кто-то когда-то сказал, что слизеринская сущность неизменна… Маркус не поручился бы за всех, но ему хотелось верить, что именно он смог измениться в лучшую сторону.
С того момента сентиментальность перестала быть для него чем-то кошмарным и неуместным. Но, отчего-то, не хотелось показывать это Оливеру. Именно потому про болеющую мать, которую Маркус не видел уже много лет, он не сказал никому. Кроме Гермионы, и той лишь вскользь. Единственное родное существо, любящее его и любимое им всю жизнь.
Маркус закрыл глаза и устало выдохнул. Наверное, ему не хотелось говорить Вуду о ней, потому что тот – гриффиндорец до мозга костей. И видеть жалость к себе в его глазах Флинту хотелось меньше всего. Вернее, совершенно не хотелось.
Сон снова потянул в свои объятия. Сопротивляться не хотелось, потому Маркус накрылся одеялом с головой и практически сразу же отключился.
Ему снились башенки Хогвартса, теплицы профессора Стебль, каменные дорожки во дворе и фонтаны. Во сне было солнечно и тепло, был маленький Оливер, который радостно что-то рассказывал идущему рядом Марку, чистое небо над головой и сладкий весенний ветер. А самое главное - во сне не было войны.
V.***
«Я ловлю тебя ртом и глазами, ветер, мой морозный, прокуренный и сквозной. Заходи в мою душу, побудешь третьим, молчаливым судьёй между ним и мной. Заходи в мою комнату чайных ложек, нерассказанных страхов, прекрасных книг.
Заходи в мои мысли, и боже, боже, унеси наконец-то меня от них» (с)
Заходи в мои мысли, и боже, боже, унеси наконец-то меня от них» (с)
Я закрыл за собой дверь и прислонился к ней спиной. Сердце отбивало нервную чечётку, порывалось выпрыгнуть через рот и вообще вело себя крайне недостойно…
Вытянув правую руку, я принялся рассматривать её, будто она была каким-то чудом. Пальцы ещё помнили тепло чужой кожи. Тепло, которое, думалось мне, не вернётся. До сих пор бросало в сладкий озноб от того, что мы с Маркусом были так близко и даже за руки держались. О, Мерлин и Моргана, что за сопливый бред?!.. Фыркаю раздражённо, дёргаю плечом и направляюсь на кухню, где уже вовсю хозяйничает Гермиона.
- Ну как он? – девушка отвлеклась от турки с кофе, стоящей на плите.
- Пришёл в себя, - как можно ровнее замечаю в ответ, и устало опускаюсь на ближайший стул.
- Вот и чудесно. Я знала, что выкарабкается, - удовлетворённо кивнула девушка и тактично отвернулась, давая мне хоть так немного побыть с собой наедине.
Я, конечно, не доводил до сведения Гермионы, что вляпался во Флинта капитально уже много лет назад. Впрочем, как успел заметить, она и сама дурой не была и почувствовала это чуть ли не сразу.
Улыбаюсь, смотря, как она помешивает ароматно и чуть горько пахнущий кофе. Вот же странная, волшебной палочкой орудует превосходно, а бытовое предпочитает всё равно руками делать. И всё виновато разводит руками, мол, привычка осталась от дома. Слово «дом» для неё теперь под запретом и горчит на языке от него, наверное, как у меня было от имени «Марк». Как хорошо, что было.
Мы в штаб-квартире втроём. Сюда редко кто заходит, если только по крайней необходимости. На окраине Лондона, на тесной улочке, куда сунуться вряд ли кто подумает.
- Будешь кофе, Ол? – спрашивает меня Гермиона.
- Буду, - устраиваюсь удобнее за столом.
Девушка аккуратно разливает дымящийся напиток по чашкам, а я отчего-то вспоминаю наш далёкий первый курс.
V.
Задымлённый, затуманенный, промоченный дождями Лондон остался позади. Впереди была новая и неизвестная ему жизнь, которую мальчик предвкушал. Остро и ярко вдыхалось полной грудью, словно воздух после летнего ливня. Словно…
- Свободно?
Оливер отрывает взгляд от окна и смотрит удивлённо на непрошенного гостя. Хмурый некрасивый мальчик, похожий на грозовую тучу, стоит в дверях.
- Свободно, - отвечает Вуд, кивком головы указывая на диван напротив.
Ему не отвечают, только коротко дёргают головой, вроде как «спасибо». Оливер чуть обескуражен таким поведением, он слишком привык к вежливости.
На соседа по купе он старается не смотреть. По крайней мере, в открытую, зато в отражении стекла насмотреться выходит досыта.
Некрасивый – снова мелькает в голове. Но по какой-то странной причине оторваться от него не выходит. Хочется ещё и ещё впитывать в себя, как губка морскую воду, его хмурость и какую-то странную обиду на весь мир.
- Оливер Вуд, - говорит он оконному стеклу, подпирая рукой щёку.
Смотрит на реакцию и удовлетворённо замечает, как мальчишка напротив него вздрагивает. Чуть светлеет лицом, но отвечает так же грубовато и чётко:
- Маркус Флинт.
А голос – как далёкий раскат грома. Глухой, ворчащий. Хрипловатый. Для мальчишки очень странный голос. Оливеру даже думается, а вдруг это и не мальчик вовсе, а очень взрослый человек в теле ребёнка… Забегая вперёд, скажем честно, что ему всегда приходили такие мысли в голову, когда дело касалось Маркуса.
Здесь и сейчас, в этом тихом купе, новый знакомый встречает взгляд Оливера в окне и они смотрят друг на друга долго и как-то удивлённо. И снова Вуд не может заставить себя отвести взгляд. Это за него делает Маркус.
За ту поездку они не сказали друг другу больше ни единого слова.
Только уже в школе до и после церемонии распределения всё сказанное друг другу изобиловало оскорблениями, грубостью и насмешкой. Оливера обжигало, давило этой горячечной, просто невыносимой ненавистью, когда Марк появлялся в поле его зрения. И на кривую усмешку слизеринца Оливер ощетинивался всеми своими иголочками, выпускал коготки и зубы, но сам себе до смешного напоминал глупого котёнка, который в одиночку бросается на матёрого пса.
Маркус Флинт был шире него в плечах, выше почти на голову и ещё на несколько десятков лет старше по взгляду. Этому тяжёлому, уставшему взгляду тёмных глаз, смотрящих всегда с обидным недоверием и презрением. Вуд решительно ничего не сделал этому человеку, так что понять такое отношение к себе отказывался, даже при условии, что Слизерин и Гриффиндор – враги. Это не объяснение!
Оливер поймал себя на нездоровых мыслях курсе так на третьем. Когда во время тренировки к ним на поле заявились мерзкие слизеры с разрешением от Снейпа. Этот чёртов Флинт всегда находил повод поддеть Вуда. И он знал, как бесит гриффиндорца такой произвол с расписанием.
- Сваливай, Вудди. Наша очередь. Тем более вашей команде поможет только полная замена состава, - ухмыляется ему в лицо Марк.
- А тебе поможет только полное удаление мозга, Флинт, - бросает делано равнодушно Ол, стараясь не сорваться и не двинуть по этой дико бесящей физиономии. – Ничего более оригинально ты придумать был не в силах, чтобы сорвать нашу тренировку… Без мозгов, знаешь, ты, наверное, был бы даже милым.
Оливер хочет уйти вслед за своими разозлёнными товарищами. Но путь преграждают, хватая сильными натренированными пальцами за подбородок, как какую-то девчонку зарвавшуюся. Дёргают вверх, заставляя смотреть в глаза Маркуса, и Оливер с изумлением выдыхает. Его словно бросает, дёргает к Марку с такой дикой силой, что гриффиндорцу приходится держать себя невозможным усилием, чтобы не впечататься носом в зелёную форму.
Флинт, кажется, хочет что-то сказать, но почему-то молчит, так и продолжая пытливо рассматривать обалдевшего Вуда. А потом отпускает. Отталкивает и идёт дальше с таким видом, будто зря только время потратил на какую-то нелепую преграду у себя на пути.
Оливер закусывает губу и впервые хочет заплакать от такого отношения. Но, конечно, вместо этого он мстительно наколдовывает простенькое заклинание, связывая шнурки у Пьюси и Монтегю, и те валятся на своего капитана, погребая его под собой.
Слушать отборный мат поверженных соперников Вуд не хочет, потому только издевательски показав в сторону слизеринской кучи интернациональный жест волшебников и маглов, уходит с поля.
Обида на Маркуса жжёт нестерпимо. Отныне и всегда.
***
Становится тихо, когда Гермиона уходит. Девушка отговаривается неотложными делами. Впрочем, таких дел и у меня сейчас по горло, но я не могу оставить Флинта одного. Чёртов слизер… мало ли что он задумал…
Я обрываю эти мысли. От одного воспоминания, в каком состоянии мы нашли его неделю назад, мне становится дурно. От страха, что могу потерять это чудовище. От накатывающей с головой паники, что он мёртв. Мне всё ещё не верится, что тёмные, кажущиеся почти чёрными, глаза открылись. И от солнечных лучей можно наконец-то разглядеть их затягивающую зелень. Такую густую и вязкую, что по позвоночнику бегут мурашки.
Я приоткрываю дверь в комнату тихо, боясь его разбудить. Впрочем, его пушками не добудишься, это я уже проверил. Он вымотан. И располосован, как решето. Мне страшно подумать, что было бы, не приди мы вовремя. Как хорошо, что в том особняке почти никого не было в ту ночь, когда мы нашли Маркуса… Чистое везение.
Он спит. Закутавшись в одеяло, так что торчит только темноволосая макушка.
Во мне поднимается волна неконтролируемой нежности к этому огромному и отвратительному засранцу, который заставил меня так перенервничать.
Большой. Маркус такой огромный, что меня скручивает сладким ознобом от предвкушения…чего? Сам не понимаю. Мелькает мысль «А везде ли он такой большой?» и я краснею, закусывая губу. Чувствую себя влюбившейся дурой, но ничего не могу поделать. Он прав, я идиот…
Сажусь на краешек кровати и чуть тяну за край одеяла, рассматривая лицо. Когда-то я считал его некрасивым. Сейчас я думаю, что он самый потрясающий из всех, кого я встречал. Да, у него даже красота грубая, как и его манера разговаривать, но всё же это красота… С возрастом он стал только лучше. Как хорошее вино – кажется, такое сравнение у маглов принято. Улыбаюсь. Если сравнивать Маркуса с алкоголем, тогда это скорее – чистый виски.
Солнце светлыми росчерками покрывает его кожу, горячую от одеяла. Я кончиками пальцев скольжу по тонким шрамам, покрывающим его плечи. Исследую их паутинку до самого запястья и заворожено смотрю на сильные пальцы. Интересно, они приучены только к грубости? Аккуратно переворачиваю ладонью вверх и замираю, когда он что-то недовольно ворчит во сне. Чуть ёрзает, устраиваясь удобнее, перекатывается с бока на спину и раскидывается вольготно, а у меня сердце снова прыгает к горлу и начинает биться, как умалишённое.
Никогда не считал себя хрупким и маленьким. Разве что в детстве. Но спорт есть спорт. Тут не получается оставаться хлюпиком, каковым меня упорно продолжал величать Флинт. Впрочем, кажется, по сравнению с ним я и правда хлюпик самый настоящий.
Возвращаюсь к широкой шершавой ладони Марка, поглаживаю так нежно, словно она хрустальная. Мне хочется и смеяться, и плакать от собственной бури эмоций. Стоило встретить его спустя почти два года и всё, расклеился, нюни развесил… тьфу, самому противно. Впрочем, ладно я… главное, чтобы ему не было. Я переживу. Я уже давно пережил то, что рядом с ним мир сходит с ума, а я превращаюсь в плохую копию влюблённой фанатки, которая отчаянно хочет своего кумира. Опровергать сие у меня, конечно, из рук вон плохо, но получалось. Потому и грызлись, как ненормальные. Будь у меня ума побольше, я бы всё таки перестал обращать внимание на его шпильки в свой адрес… Но я злился, ревновал его ко всем этим ПьюсиМонтегюНоттуМалфоюДеррекуБоулуБлетчли…. Этому клубку змей, которым он улыбался, с которыми он разговаривал, а не жалил постоянно своими омерзительными и обидными выпадами, будто я лично виноват во всех его жизненных проблемах. Чёртов ты слизеринец, как же я тебя…
Тихо вздыхаю, тянусь вперёд и совершенно не думая ни о чём, трусь щекой о его грудь. Его кожа пахнет чем-то горьковатым. И он сам весь такой твёрдый и такой сильный, даже во сне, что меня ведёт. Я чувствую, как мир расплывается перед глазами и закрываю их, чтобы не видеть этого смазанного цветного нечто. Маркус дышит глубоко и свободно, а я, как тронутый, продолжаю тереться щекой о ровно вздымающуюся грудь. И мне хочется стонать, но я молчу.
- Щекотно, дурень, - вдруг раздаётся над ухом и я замираю.
Холодею весь от макушки, до кончиков пальцев, медленно поднимаю глаза и понимаю, что Маркус говорил во сне… накатывает такое облечение, что я невольно начинаю хихикать. Но меня прерывают. Большая горячая ладонь ложится мне на затылок и прижимает к нему.
- Спи, - снова говорит он.
И я расслабляюсь. К мантикорам всё это… Пусть что хочет, то и думает, когда проснётся. Залезаю на него почти верхом, натягиваю на нас одеяло и закрываю глаза, продолжая чувствовать тепло его уверенной и сильной руки на своём затылке.
VI.***
Промозглое утро стелилось по земле сизым туманом. Где-то в небольшой роще надрывалась одинокая пташка, словно презрев не особо удачные условия для сольного выступления.
- Чёрт, он тяжёлый, как…
- Ещё раз назовёшь его троллем, я тебя стукну.
Оливер обернулся на друзей и улыбнулся уголками губ.
Странная ситуация выдалась, ничего не скажешь.
Информация об этом заброшенном поместье попала в руки орденовцев совершенно случайно. Вылазку организовали почти сразу же, отправив Вуда, Грейнджер и Уизли на проверку. Страннее троицу было сложно придумать. Однако Гарри пока не позволяли особо высовываться, а времени выбирать не было.
Как выяснилось при рассмотрении, трёх человек тут было бы маловато, но в поместье в этот вечер находилось от силы пять человек – охрана. Да один тюремщик – неповоротливый и неуклюжий. Даже странно, что в рядах пожирателей есть кто-то настолько бесполезный.
В общем, они трое отделались лёгким испугом и вдобавок получили себе четвёртого компаньона, скорее напоминающего сейчас мешок с костями. Настолько безвольным и безжизненным выглядел Маркус…
Рону досталась участь «принца на белом коне», как ехидно заметила Гермиона, когда рыжий взвалил себе на плечи огромного Марка. Сам Рон маленьким тоже не был. А Вуд ни за что не дотащил бы Флинта даже до лестницы, ведущей из подвала.
Оливер старался лишний раз не смотреть в сторону друзей, что бы не натыкаться взглядом на покалеченного слизеринца. Кровь в жилах стыла от ужаса.
Они добираются до этой штаб-квартиры относительно быстро. В роще у них оставлен порт-ключ, который переносит их в неприметный переулок почти у самого дома.
Рон сгружает Флинта на кровать и уходит. У него есть более важные дела, чем быть наседкой для бывшего капитана слизеринцев.
Гермиона закрывает перед носом Вуда дверь, строго настрого наказав не лезть в процесс лечения. Парень сжимает руки в кулаки и упирается лбом в закрытую дверь, стараясь даже не вслушиваться в то, что происходит в комнате. Он знает – Гермиона сильная ведьма, она умница, у неё всё получится… Первые два часа он читает про себя эту мантру и ему до такой степени страшно, что трясёт. Пару раз чуть не прокусив себе язык, Оливер зло пинает стену и уходит в гостиную. Залпом выпивает половину бутылки огневиски, уже початую, оставленную кем-то задолго до их прихода и кулем валится на диван… Горячая волна заполняет собой до краёв. И ему почти хорошо… Почти.
Гермиона выходит уставшая, и руки у неё дрожат не хуже, чем у самого Вуда. К счастью, не от страха, а от усталости.
- Они его каким-то ядом накачали, - бесцветным голосом отвечает на его немой вопрос, когда парень весь вытягивается и заглядывает в глаза ведьмы. – Не могу… не нахожу противоядия.
Ол каменеет. Ему кажется, что этот приговор должен был прозвучать как-то иначе. А лучше бы ему вообще остаться не высказанным. Наверное, было бы здорово, если бы Гермиона просто прикопала Маркуса где-нибудь во внутреннем дворе, а на Оливера наложила Обливейт. Впрочем, она слишком хрупкая для того, чтобы копать могилы для таких бугаев, как Флинт… Да и слишком жалостлива для Обливейта на собственного товарища. Причина-то дурацкая.
Гермиона без стеснения делает глоток того же огневиски, оценивающе смотрит на остатки алкоголя на самом дне бутылки, янтарно переливающегося в лучах вечернего солнца и уходит обратно.
Оливер молится всем божествам, о которых только слышал.
Ещё три часа ожидания. Доводящего до безумия и желания орать и ломать всё вокруг. Ещё сто восемьдесят минут бесконечных вздрагиваний и ненависти к самому себе. Слизеринцы воистину все – змеи. Жалят так, что потом ничем этот яд не выкачать из организма. Убивают медленно, изощрённо, стягивая тугими кольцами до хрустящих рёбер. Оливер не знал, где он – тот переломный момент, когда вдруг Маркус стал его слабостью. Поначалу постыдной, потом желанной.
Гермиона прислоняется плечом к косяку. Растрёпанная, но довольная собой.
- Жить будет, - говорит она.
И, кажется, эти слова сейчас не только о Маркусе, но и о самом Оливере.
Флинт спит, как младенец. Бледный, такой же встрепанный, как лечившая его ведьма. Кожу исполосовали красные рубцы, но Вуду кажется, что это самое восхитительное зрелище, которое он видел в своей жизни. Живой Маркус. Жи-вой.
Он долго ещё сидит потом в гостиной на полу, перед Гермионой. Обнимает её ноги и молчит, потому что найти слов благодарности не может. У него не настолько богатый словарный запас. Девушка же просто гладит солнечные вихры и улыбается уголками губ. Для неё, если честно, самая большая благодарность – видеть, как Оливер сбрасывает с себя эту окаменелость, эту несвойственную ему хмурость. Не таким был их капитан. Не таким должен был стать, даже не смотря на войну.
VI.
«Ни к тебе прикасаться пальцами, ни пытаться понять, зачем эта нежность так долго мучает, обещая в ответ – лети.
Называй хоть судьбой, хоть случаем, но не бросить и не уйти» (с)
Называй хоть судьбой, хоть случаем, но не бросить и не уйти» (с)
Я открываю глаза, чувствуя тяжесть на плече. Мне кажется, подсознательно готов к тому, что увижу… и только мурашками покрываюсь, рассматривая расслабленного и такого красивого Оливера, спящего на мне безо всякого стеснения. Мой сон перетёк в реальность изящностью королевской кобры. Смешно, но я даже не знаю, что мне делать со свалившимся внезапно счастьем… Наверное, я пока не в состоянии осознать до конца.
Тонкий. До чего ж он тонкий, словно прутик какой… гибкий, хлёсткий до больных красных следов на коже. У меня таких, видать, валом теперь… Жаль, что не от него. Вытягиваю свободную руку, рассматривая сеть шрамов на коже. Да уж, красавцем никогда не был, так вообще теперь чудовище самое настоящее.
- Что, любуешься, Флинт?
Чуть вздрагиваю от неожиданности, когда он нарушает тишину комнаты. Поднимает на меня глаза и смотрит так серьёзно.
- Да просто слов нет, как, - отвечаю в тон. – Думаю уже, какое место займу на конкурсе «Мистер Магический Мир» в этом году.
- Даже в тридцатку не войдёшь, - хмыкает он.
Вот же наглость, развалился на мне, а умудряется вести себя как последний гриффиндорский засранец.
Но смотрит так… всё внутри сводит, будто чья-то рука внутренности мои сжала и тянет-тянет. Не иначе вырвать хочет.
- Скатывайся, Вудди. Жрать хочется, аж сил нет, - спихиваю его на кровать и он, что-то недовольно пискнув, оказывается лежащим на спине. Так и остаётся, смотря на меня. А я снова изучаю потолок, не спеша подниматься и идти на поиски еды. Подождёт она, ещё бы немного рядом.
- Мне сон снился.
Молчу. Жду продолжения, делая вид, что мне совершенно неинтересно. Его такие мелочи никогда не останавливали. Вот и сейчас…
- Снилось, как я тут пять с лишним часов ждал, пока Гермиона тебя откачает.
Так это она меня спасла? Умная гриффиндорка. При случае я скажу ей… если смогу подобрать слова, как благодарен, что проснулся. Да ещё в такой компании. Думаю, надо будет что-то ей подарить. Только что? Афина бы подсказала, только вот…
- А мне Хогвартс, - отвечаю ровным тоном. – Весна. И ты.
Замолкаем.
Никакой неловкости между нами нет, будто каждое утро так просыпались. Да только вот и лёгкости нет отчего-то. Из-за того ли, что я Афину вспомнил? Бойкую, яркую, влюблённую по уши в Вуда. Она ведь умерла за него. Я слышал – закрыла собой от Авады в каком-то бою. Смелая… она не побоялась идти с ним. С его стороной, со светлыми. Не побоялась быть для наших предательницей. Возможно, потому не стала? Её выбор приняли без плевков и проклятий на весь род до седьмого колена включительно. Каждый волен выбирать то, за что он сражается. Того, за кого…
- Эй, Вудди. Ты знаешь, я всегда был на твоей стороне. Жаль, что не смог показать тебе это толково.
Кровать пружинит слегка. Я скашиваю глаза на Оливера, но вижу лишь его спину. Он сел, готовый, наверное, уйти куда-нибудь, подальше от такого жалкого и отвратительного меня.
- Думаю, мне не хватило бы смелости принять ещё и твою жертву, - говорит глухо. – Афины было вполне достаточно, чтобы я понял, мне всё равно за кого ты. Важнее, чтобы был живой.
- Ол…
- Хватит валяться, Флинт. Вставай, я пока приготовлю тебе поесть. Обед, принесённый эльфами, давно и безнадёжно остыл.
Второй раз за день наблюдаю, как он уходит, как за ним закрывается дверь. И стараюсь разобраться, что между нами происходит? Происходит ли вообще что-то или я себе надумываю? Насколько мне помнится, заклятые враги не просыпаются в объятиях друг друга. Да и врагами, как я уже говорил, мы не были…
Я неловко сажусь, стараясь не обращать внимания на слабость в теле и лёгкое головокружение. А что ты хотел, Флинт? Не в сказку же попал. Минут пять привыкаю, потом уже решаюсь спустить ноги на приятно тёплый пол. Подогревающие чары наверняка… Всегда давались мне хреново.
Тянусь за лежащим на стуле халатом, накидываю, слушая, как ткань мелодично трещит, натягиваясь на плечах. Вздыхаю… Ну в кого ж ты таким громилой уродился, а? Хмыкаю и поднимаюсь, завязываю пояс, стараясь не думать, чьими силами оказался после камеры переодет в простые льняные штаны и иду к двери.
Что бы не происходило между мной и Вудом, оно есть, оно не эфемерное. С остальным мы как-нибудь разберёмся. Я уверен.