- [1897]

[hyung-line]

Название: "Remembrance"
Фандом: Шерлок ВВС
Автор: Нанатян.
Бета: MS Word
Рейтинг: G
Пейринг: Джим/Джон
Жанр: романс, ангст, драма.
Размер: мини
Дисклаймер: Не в претензиях я.
Саммари: Джон часто просыпается ночами...
Предупреждение: здравствуй ужас я кошмар >__<
Посвящение: Облачному.

Джон часто просыпается ночами. Преимущественно, когда ему снятся сны про Джима. Затягивающие, вязкие, сладкие и так похожие на реальность. Реальность, что когда-то была у них. Впрочем, Уотсон уже справедливо сомневается, что она была.
Прошёл уже год. Год, как он последний раз своего гениального психопата, который, по своему обыкновению, лёгким движением руки стёр себя из его жизни. Джону иногда интересно, Джиму вообще хоть немного интересно было его мнение на этот счёт? За каким чёртом было всё это, если с самого начала он собирался уйти? Совершенно точно, Мориарти не желал задерживаться в жизни доктора надолго. Он всё же не истеричная дама, которая «я устала, поживу у своей мамы!». Нет, этот гад с самого начала планировал что-то… Что-то, чего Джону никогда не разгадать, потому что он не чёртов гений, он обычный, мать его, доктор, и лечит людей. Всего-то.
Джон часто просыпается ночами и думает, что, наверное, Джим ждал появления Шерлока. Создаётся впечатление, что в отсутствии детектива присматривал за Уотсоном, будто за какой-то зверушкой. Словно передал из рук в руки. Идиот…просто идиот. Он, Джон, конечно, а не Джеймс вовсе. Позволил себе поверить в то, что между ними… Между… Не было ничего между. Был доктор Уотсон и Джеймс Мориарти – страх и ужас всея Британии. Впрочем, наверное, не только Британии. Да и как только у Джона в голове вообще могла поселиться мысль, что он нужен ему?
Наверное, хватит о нём думать. В конце концов, теперь у него есть Мэри, вернулся Шерлок… хоть этот гад и потрепал ему нервов, зато теперь он живой, невредимый и снова рядом. Большего для счастья не нужно, верно?
…
Джон часто просыпается ночами. Смотрит на светловолосую макушку любимой женщины и некстати до того ярко, что можно сойти с ума, вспоминает тёплые пряди чёрных волос, который любил пропускать сквозь пальцы. Хриплый шёпот у самого уха, стайки мурашек, бегущие по спине и плечам то ли от голоса, то ли оттого, что с него стянули одеяло. Полумрак чужой/родной комнаты, которую привык считать и своей тоже. Вспоминает счастливого, захлёбывающегося от накрывающей эйфории себя. Тёплый серый комочек где-то в ногах, тихий смех и барабанящий по карнизу весенний дождь. Он помнит всё до того отчётливо, что его бросает в дрожь. Ему становится нестерпимо страшно и тоскливо от мысли, что даже Мэри и Шерлок не могут заменить собой одного единственного, совсем не идеального Джеймса. Он бы и рад это изменить, да только не знает, как.
Сны становятся всё навязчивее. Будто какое-то предчувствие, рвущееся на свободу.
Утром страшно раскалывается голова, хочется накрыть её подушкой и спать до обеда, но увы… Работа есть работа.
…
Очередным пятничным вечером он выходит из больницы и вскидывает голову, смотря на затянутое тучами небо.
Наверное, скоро пойдёт снег. Белая пыль запорошит тротуары, и будет кружить в воздухе. Лондон станет похожим на город из какой-нибудь сказки. Чёрно-белый, разбавленный красными пузатыми автобусами и телефонами будками. Джону хочется увидеть такой город. В последний раз он видел красоту Британской столицы, когда гулял по её улицам с Джимом. Редкий и незабываемый случай. Кажется, тогда Джон увлечённо поил его уличным кофе и кормил хот-догом. Это выглядело забавно. Это было странно… для парня, носящего костюм от Вествуд, так безропотно принимать из рук Уотсона подобную сомнительную вкусность.
Часы над входом в больницу показывают 21:00. Засиделся он сегодня…
Время сменяет дата. 21 февраля.
Джон улыбается уголками губы и думает о том, что сегодня ведь могла бы быть их дата. Да нет, он не настолько сентиментален. Просто, наверное, был бы не против получить в подарок небольшой букет ромашек. Или хотя бы одну.
Вопреки голосу разума, вопиющему о неправильности решения, Джон идёт уже слегка забытой дорогой. Туда, где когда-то был их Джимом дом.
Идёт и думает, что странно это… Было время, кода ему казалось, что Мориарти чуждо всё нормальное, человеческое. Будто этой машине в образе человека не нужен ни сон, ни отдых. Да и понятие «дом» вряд ли присутствует в его словаре. Странно было ошибиться. Видеть Джеймса не только гением, но ещё и совершенно обычным, земным существом, который в некоторых повседневных мелочах был совершенно беспомощен. Прямо как Шерлок. Честное слово, они стоят друг друга.
Окна их квартиры темны. Там всё так же никого нет. Куда делась Сильва, Джон тоже не знает. Сердце сжимается, когда он вспоминает пушистую любимицу. Радует то, что Джим, кажется, не бросил её на произвол судьбы. По крайней Уотсону хочется в это верить.
Он стоит на углу улицы и смотрит долго-долго на чёрные квадратики окон. У него в голове миллион мыслей, хаотичных и странных. Желаний, который пугают его своей силой. Он не может поймать за хвост что-то конкретное. Но одно понимает точно – хочет ещё раз увидеть. До побелевших костяшек вцепиться в чужие волосы, губами к губам… вжаться, стать с ним единым целым, чтобы уже никогда и никуда от него.
Джон прикрывает глаза, нервно смеётся и вздыхает. Теперь ему не страшно. Бояться того, что не случится – глупо.
Он возвращается домой, к Мэри. В тёплые объятия женщины, которую готов назвать своей женой. Туда, где его ждут и любят.
Но, не дойдя каких-то двух шагов до двери, словно спотыкается на ровном месте и чувствует, как воздух выбивают из лёгких одним верным чётким ударом.
На пороге лежит букет ромашек.

***

читать дальше II

Проходит несколько дней. Беспокойных, заставляющих Джона нервно оглядываться на улице по сторонам, будто он надеется увидеть в толпе знакомую фигуру в классическом костюме. Ему самому от себя и смешно и тошно. Что за наивность? Взрослый мужчина же, даже к свадьбе вот почти готов. Почти… Наверное, это лишь самообман, убеждение. Ни к чему он не готов. Понимает это с каждым разом всё больше, когда видит в вазе на столике букет белых цветов. Невинные, трогательные, они никак не могу вязаться с образом Джеймса Мориарти, кажется. Ни у кого во всём мире, кроме него, Джона.
Мэри думает, что цветы для неё. Она удивляется выбору цветов, но всё равно, как истинная женщина, аккуратно подбирает самую изящную вазочку, чуть расправляет примятые лепестки и журит будущего мужа за то, что так неаккуратно нёс ромашки в её заботливые руки.
Джон улыбается, как ему кажется, натянуто. Извиняется за то, чего не делал и потом обессилено прижимается лбом к кафелю в ванной. Он ругает Джима последними словами, ногтями царапая плитку. Ему интересно, о чём этот бездушный гад думал, когда отправлял букет по новому адресу своего бывшего любовника?! Как он мог так… впрочем, о чём речь? Это же Мориарти. Он делает только то, что хочет. Хочет – бросает Джона, как надоевшую игрушку. Хочет – снова возвращается и ещё имеет наглость вроде как поздравить его с их годовщиной.
Уотсон тихо и нервно смеётся, слизывая с губ капли горячей воды. В самом деле, чего теперь ожидать от него?
…
В один из будних дней он благодарит небо, что чудом освободился раньше, а Мэри ещё не вернулась.
У самого крыльца его догоняет сигнал автомобиля. Быстрее, чем он успевает осознать и понять, кто это может быть, Джон разворачивается и жадно вглядывается в чёрный Мерседес, припарковавшийся у тротуара. Стекло опускается. Незнакомый мужчина в тёмных очках (боже, прямо как в кино!) уточняет:
- Джон Хемиш Уотсон?
- Да.
- Вас ожидают.

Его ожидают. На окраине Лондона в доме до боли похожем на тот, который был у него чёртову уйму времени назад. Даже вокруг всё чем-то напоминает ту улицу. Смешно, Джон даже не помнит её названия. Кажется, он даже и не смотрел особо на табличку, прибитую к углу дома. Да и какая к чёрту разница, как называлась она?
Целую вечность, длиной в мгновение, он не может заставить себя потянуть за ручку двери. Ему страшно. Так страшно, что даже смешно становится, но Джон давит его в себе. Дрожащие пальцы сжимают прохладный металл.
Пока он, словно утопая в зыбучем песке, поднимается на второй этаж, ему интересно лишь одно – что испытывает человек, который сейчас ждёт его? Что он испытывал всё то время, пока они не виделись? Для чего он затеял тогда слишком уж затянувшийся спектакль под названием «Любовь» и почему вдруг решился на новую встречу?
Дверь в квартиру приоткрыта.
И когда Уотсон толкает её, паника захлёстывает с головой. Он видит прошлое. До каждого уголка знакомую прихожую, погружённую в мутные сумерки пасмурного дня. Проём двери, за которым развернулась небольшая, но светлая и до того привычная и родная гостиная. Большое окно, шуршащие по паркету занавески, с которыми играет прохладный лондонский ветер. Небольшой столик на мягком, глушащем шаги ковре. Большой диван, занимающий, кажется, почти всё пространство гостиной. Уютный, мягкий, с кофейными подушками и устроившейся в уголке Сильвой…
Из лёгких словно выбивают воздух, когда, будто читая все его мысли, с тихим: «Мяу», потершись мордочкой о дверной косяк, в прихожей появляется она. Точно такая же, серебристая, пушистая, зеленоглазая. Только повзрослевшая. Всё же целый год прошёл.
Джон чувствует, что сейчас просто позорно разревётся. Это напоминает один из безумных снов, которые снились ему первое время после исчезновения Джима. Кажется, что сейчас кто-то просто издевается над его подсознанием, которое уже готово поверить во что угодно.
Он делает вперёд неверный шаг, присаживается на корточки и протягивает руку.
Кошка недоверчиво принюхивается издалека, робко тянется, подходя аккуратно, настороженно, ещё готова сорваться с места и удрать куда-нибудь. Но уже совсем рядом с ним смелет. Передними лапками упирается в колено мужчины и нюхает-нюхает, начиная тихо мурчать. Узнавание медленное и неспешное. Окончательное - когда Джон обнимает всё такое же хрупкое пушистое тельце:
- Я скучал, девочка, - шепчет, носом утыкаясь между ушек.
Она трётся об него, жмурится и тычется прохладным треугольничком носа в ухо.
Уотсон тихо выдыхает, смеётся и прикрывает глаза. Но заставляет себя вспомнить, что, как бы он ни был рад пушистой любимице, его главная встреча ещё впереди.

В гостиной пусто. Джон напряжённо прислушивается, словно ожидая внезапного нападения. Да только вот планировать подобные манёвры тут невозможно. Не так много места, чтобы было где развернуться.
Под ногами вертится Сильва. Ведёт ушками и топорщит хвост, смотрит так, словно знает всё наперёд. Бодает лбом ногу любимого вернувшегося хозяина и снова смотрит: «Не бойся, иди».
Доктор почему-то ловит себя на мысли, что от этого становится спокойнее. Он делает вдох-выдох, на мгновение прикрывает глаза и тут же уверенным шагом направляется в сторону спальни.
Джим стоит у окна. Прямая спина, знакомый Вествуд, шелест шёлкового галстука, который тот неторопливо завязывает. Невозмутимость и уверенность из воздуха можно черпать половниками и раздавать тем, кому этого не хватает в жизни. Некая странная благотворительность.
- Джонни-бой, ты уже тут…
Он не спрашивает. И фраза звучит так, будто между ними не было этого года, а Джон только за хлебом выходил. Уотсон не знает, чего в нём сейчас от этого больше: злости, смятения или же…
- Зачем?
- «Зачем» что?
- Всё это. Весь этот фарс. За каким чёртом ты снова явился и ещё меня к себе притащил? - на удивление вопросы слетают с губ спокойно. Никакой истерики.
- Соскучился.
Одно простое слово вызывает в душе Джона такой Апокалипсис, что ему хочется орать. Долго, надрывно, пока не пропадёт голос или не кончится воздух.
- Соскучился?! – рявкает он, резко захлопывая дверь в комнату, просто потому что ему надо было сделать хоть что-то… лучше, конечно, разбить это вот зеркало на стене об голову Мориарти. Но пока и дверь сойдёт
Джим вздрагивает и поворачивается.
- Джон, ты…
Доктор переводит дыхание, смотрит исподлобья. Он не знает, что хочет сказать Джеймс, но сердце иррационально начинает биться бешено у самого горла.
- Ты мне нужен, - коротко бросает тот.
- Так нужен, что ты, не задумываясь, сделал вид, что между нами ничего не было? – усмехается Джон криво.
- Я считал, что ты выберешь Шерлока, - звучит так ровно, что коробит просто.
- Да что ты говоришь! – Джон не выдерживает и срывается на злое почти рычание. – Ты считал?! Да какое право вообще ты имеешь решать всё за других, чёртов ты умник?! Что вы оба вообще о себе возомнили?!
Янтарные глаза смотрят на него с нарастающим изумлением.
- К чёрту Шерлока, тот похож на маленького ребёнка, которого надо опекать! Но ты… Бога ради, Джеймс, я жил с тобой под одной крышей! Я был для тебя чёртовой жёнушкой не один день и после всего… ты вообще соображаешь хоть немного?! Где была твоя гениальность, когда ты додумался до того, чтобы вычеркнуть себя из моей жизни?! Или меня из своей, хотя не принципиально, да?
Уотсон переводит дыхание, чувствуя, как клокочущий в груди гнев укладывается и на смену ему приходит опустошённость и вязкая противная слабость. Он трёт дрожащей ладонью лоб.
- Давай так, ушёл – не возвращайся, - говорит уже спокойно, стараясь игнорировать напряженное молчание Мориарти.
- Нет, - резко отвечает тот.
- Нет? – Джон вскидывает глаза и встречается взглядом с Джимом.
- Нет. Я не уйду. Пожалуй, главное, что я понял за это время, Джонни-бой, что больше не хочу убегать от тебя. И от себя самого. Впрочем, в данном случае это почти одно и тоже…, - Джим трёт пальцами висок. – Нет. Ты никуда не уйдёшь из этой квартиры в ближайшие сутки точно, потому что нам многое нужно сказать друг другу. Думаю, ты понимаешь это лучше меня самого. Нет, Шерлок не единственный ребёнок, которого нужно направлять, но если ты мне напомнишь о том, что я в этом признался, я придушу тебя голыми руками. И нет, я не отдам тебе Сильву, даже не мечтай.
Джон моргнул, открыл рот, но понял, что слова у него просто закончились.
- А Сильва тут при чём? – наконец, беспомощно спросил он.
- Вполне вероятно, что ты захотел бы забрать её себе, - пояснили ему. – Но я сам к ней привязался, кажется. Так что, извини.
Между ними повисает тишина. Немного неловкая, как между отвыкшими друг от друга людьми. Но Джон смотрит украдкой и снова, как несколько дней назад, ловит себя на желании прикоснуться. Он боится, что сейчас его накроет той жуткой страшной тоской по этому человеку. Совсем не чужому, ни капли не изменившемуся. Цепляясь изо всех сил за свою боль и обиду, он неуверенно бормочет:
- Нам не о чем разговаривать.
Джеймс усмехается. Делает вперёд несколько шагов, заставляя Уотсона отступить и вжаться спиной в дверь.
- Не веди себя, как брошенная любовница.
Джон рвано выдыхает.
- Нет, Джим, - тихо и зло шепчет. – Я веду себя как человек, которого бросил смысл его жизни.
Джеймс замирает близко-близко. Больше не усмехается, только смотрит так, как прежде никогда не смотрел. Будто только что разглядел его, Джона.
- Ну, так пусти обратно.
- Что? – переспрашивает сбитый с толку доктор.
- Пусти обратно свой смысл жизни. Он вернулся, поняв, что был чертовски неправ. Ты думаешь, мне так легко это далось, Джонни-бой?
- О, я не сомневаюсь, что принять собственную неправоту было трудно, - пытается усмехнуться Джон, но губы словно одеревенели.
- Сложнее только признать свою зависимость от кого-то.
- Ты самый опасный преступник Европы. От кого ты можешь зависеть? – Джон вздрагивает, когда чужие пальцы касаются его щеки.
- От вас, доктор Уотсон, - шепчет с улыбкой Джим, оказываясь почти вплотную.
У Джона мурашки бегут по спине и рукам. Его всего словно на сумасшедшей вертушке переворачивает. Он ставит себе тахикардию и дыхательную недостаточность, а ещё явное помутнение рассудка, потому что вдруг цепляется за рукава чужого дорогущего костюма и тихо стонет, тянется за долгожданным и необходимым до дрожи поцелуем.
- Доктор, вам плохо? – шепчет Мориарти ему прямо в губы, обжигая горячим дыханием.
Уотсон напоминает самому себе, что связался если не с Люцифером, то с его первым помощником точно.
- Ещё слово, Джеймс, и плохо станет тебе.
Тёплые ладони скользят по его спине, прижимая. Не оставляя ни намёка на пространство между ними. Джона, наконец-то, целуют. Требовательно, настойчиво, жадно, что ноги подкашиваются. Он цепляется за Джима. Как и мечтал, вцепляясь пальцами в чужие волосы и мстительно прикусывая губы. Ему кажется, что нет ничего более правильного, чем сходить с ума от Джима Мориарти. Ничего более важного, чем быть рядом с ним.
- Я так понимаю, что ты всё же простил меня…
- Я ещё думаю над этим. Не обольщайся, - Джон откидывает голову, подставляя шею поцелуям. – Нам, действительно, о многом надо поговорить. Но…
- Но? – тихий смешок.
- Я закопаю тебя в сквере у дома, гениальная зараза.
- Надорвёшься.
- Болтай поменьше и избежишь этой участи.
- Ты совсем не боишься меня, Джон. Это даже не интересно.
- Ну, извини, что я тебя разочаровываю постоянно. Не мог бы ты заткнуться и продолжить уже?
Джим тихо смеётся, утягивая Джона за собой на кровать.
В дверь тихо скребётся Сильва.
- Пустишь её потом, - в перерывах между поцелуями бормочет Джон.
- Как всегда, Джонни-бой. Как всегда.