Средства-то у нас есть! У нас ума не хватает! (с)
Она ставит в музыкальный центр старый потёртый с обеих сторон диск. Слушает музыку, а слышит не то, что надо.
Она думает по утрам о чудесной погоде и пушистых облаках за окном небольшой однокомнатной. Ей кажется, что её жизнь сложилась как нельзя лучше. Но чего-то не хватает.
Она делает свои ежедневные дела легко, непринуждённо и с восторгом маленького ребёнка.
Она ловит в отражении стёкол и дождевых капель обещание, что всё будет хорошо…
Будет.
Её накрывает страхом и одиночеством так резко, что не задохнуться бы.
Она ставит диск в центр и слушает музыку. Но слышит лишь, как рушатся все стены, которыми она себя обнесла. Прочная броня трещит по швам.
Она сидит до поздней ночи на кухне. Тут пахнет чаем, ромашкой и таблетками.
Успокаивает себя, стараясь не дать сорваться расшатанным нервам. Всё хорошо… Было и будет. Хо-ро-шо.
Очередной трек звучит в колонках. Центр мигает разноцветными огоньками, наполняет комнату отравляющими звуками.
Ночи невыносимее дней. Ночи густые, гадко-липкие, вязкие… ночи душные и холодные одновременно. Она не может вдохнуть и не может согреться. Колотит дрожь.
В зыбком забытьи, которое не назвать сном, приходят кошмары. Она просыпается с криком, застрявшем в горле, хватается дрожащими пальцами за покрывало, тянет к себе, прижимает к груди и заходится громким истерическим даже не плачем – воем.
Её разрывает изнутри – пустота. Пустота больше неё самой. Пустота страшнее самой могильной и холодной тишины. В пустоте нет ничего, даже страха.
Ей бы, может быть, стало легче… со временем. Но времени у неё нет.
Ей бы, наверное, просто стоило бы шагнуть под машину, чтобы сильным ударом вышибло всю память из головы и больше никогда…
Было бы легче, если бы город не был пропитан памятью о двоих. Об улыбках в тенистых парках и скверах. О касаниях рук, когда сидели в их любимом кафе. О голосе, который столько всего говорил, шептал, пока они стояли над бурным потоком реки, тут, на старой набережной. Ничего бы не помнить – было бы так здорово.
Она не засыпает даже к утру. Бездумно смотрит в потолок и считает свои слабые вдохи. Умереть – вот выход. Да только мертвее, чем она есть сейчас – не бывает.
Центр третьи сутки подряд крутит песни. Иногда уже заикаясь и сбиваясь с мелодий, словно устал и ему надоела настойчивость глупой хозяйки.
Она лежит не шевелясь и даже уже не думает ни о чём.
Эта глупость должна закончиться. Но не так прозаично, наверное… Было бы здорово стать исключением из правил и выжить после того, как тебя расстреляли в упор. Вместо смерти получить плюс сто к вдохновленности жизнью и пролететь дальше по своему маршруту, не останавливаясь и не оборачиваясь.
Было бы…
- Она уже несколько месяцев почти ни на что не реагирует.
Тихий голос медсестры – почти виноватый.
Девушка, замершая на кровати тонкой статуэткой почти мертвеца – пугающее зрелище.
В окно на неё льётся слабый свет осеннего солнца.
Осторожные шаги останавливаются рядом с ней и лёгкий поцелуй касается мягких, пахнущих ромашкой волос.
- Я ещё приду.
- Вы на что-то надеетесь?
- Да. На то, что она не забыла.
На смену кошмарам редко приходит тусклое, но спасительное тепло. И она вздрагивает, просыпается, вся дрожащая от счастья и предвкушения, но… всего лишь сон – знакомый запах и поцелуй в макушку.
Она закрывает руками лицо и тихо плачет.
Она думает по утрам о чудесной погоде и пушистых облаках за окном небольшой однокомнатной. Ей кажется, что её жизнь сложилась как нельзя лучше. Но чего-то не хватает.
Она делает свои ежедневные дела легко, непринуждённо и с восторгом маленького ребёнка.
Она ловит в отражении стёкол и дождевых капель обещание, что всё будет хорошо…
Будет.
Её накрывает страхом и одиночеством так резко, что не задохнуться бы.
Она ставит диск в центр и слушает музыку. Но слышит лишь, как рушатся все стены, которыми она себя обнесла. Прочная броня трещит по швам.
Она сидит до поздней ночи на кухне. Тут пахнет чаем, ромашкой и таблетками.
Успокаивает себя, стараясь не дать сорваться расшатанным нервам. Всё хорошо… Было и будет. Хо-ро-шо.
Очередной трек звучит в колонках. Центр мигает разноцветными огоньками, наполняет комнату отравляющими звуками.
Ночи невыносимее дней. Ночи густые, гадко-липкие, вязкие… ночи душные и холодные одновременно. Она не может вдохнуть и не может согреться. Колотит дрожь.
В зыбком забытьи, которое не назвать сном, приходят кошмары. Она просыпается с криком, застрявшем в горле, хватается дрожащими пальцами за покрывало, тянет к себе, прижимает к груди и заходится громким истерическим даже не плачем – воем.
Её разрывает изнутри – пустота. Пустота больше неё самой. Пустота страшнее самой могильной и холодной тишины. В пустоте нет ничего, даже страха.
Ей бы, может быть, стало легче… со временем. Но времени у неё нет.
Ей бы, наверное, просто стоило бы шагнуть под машину, чтобы сильным ударом вышибло всю память из головы и больше никогда…
Было бы легче, если бы город не был пропитан памятью о двоих. Об улыбках в тенистых парках и скверах. О касаниях рук, когда сидели в их любимом кафе. О голосе, который столько всего говорил, шептал, пока они стояли над бурным потоком реки, тут, на старой набережной. Ничего бы не помнить – было бы так здорово.
Она не засыпает даже к утру. Бездумно смотрит в потолок и считает свои слабые вдохи. Умереть – вот выход. Да только мертвее, чем она есть сейчас – не бывает.
Центр третьи сутки подряд крутит песни. Иногда уже заикаясь и сбиваясь с мелодий, словно устал и ему надоела настойчивость глупой хозяйки.
Она лежит не шевелясь и даже уже не думает ни о чём.
Эта глупость должна закончиться. Но не так прозаично, наверное… Было бы здорово стать исключением из правил и выжить после того, как тебя расстреляли в упор. Вместо смерти получить плюс сто к вдохновленности жизнью и пролететь дальше по своему маршруту, не останавливаясь и не оборачиваясь.
Было бы…
- Она уже несколько месяцев почти ни на что не реагирует.
Тихий голос медсестры – почти виноватый.
Девушка, замершая на кровати тонкой статуэткой почти мертвеца – пугающее зрелище.
В окно на неё льётся слабый свет осеннего солнца.
Осторожные шаги останавливаются рядом с ней и лёгкий поцелуй касается мягких, пахнущих ромашкой волос.
- Я ещё приду.
- Вы на что-то надеетесь?
- Да. На то, что она не забыла.
На смену кошмарам редко приходит тусклое, но спасительное тепло. И она вздрагивает, просыпается, вся дрожащая от счастья и предвкушения, но… всего лишь сон – знакомый запах и поцелуй в макушку.
Она закрывает руками лицо и тихо плачет.